Трудно быть богом

[Samael-sama]

О фильме написано очень много, хорошего и плохого, умного и глупого. Швырну и я пару камней в общую кучу.

Кино не для всех!

После фильма хочется подумать, только мысли никак не обретают четкую форму, напоминая вязкую чавкающую кашицу, на подобии той, по которой ходят персонажи фильма. Фильм вроде бы ни о чем, но он обо всем.
Шлейф слухов и домыслов за ним тянется огромный, проще всего писать, опираясь на подтверждение и опровержение оных. Все ниже, конечно, точка зрения индивидуальная, я увидел одно, другой зритель увидит другое.

Для начала, это фильм сильно «по мотивам». Стругацких тут почти и нет. Собственно, всю картину не покидало ощущение, что они были и не нужны, изначально. Потому бесполезно ждать событий, персонажей и характеров из первоисточника, изменено почти все.
Обыденным голосом нам скажут основную предысторию событий: это не Земля, другая планета, вроде как Средневековье. Только оно не земное, а потому и живет по законам местным, причем во всем – от одежды, до привычек местных жителей. Это очень важный момент, который следует учитывать. Жители показанного мира любят убивать. Не потому что живут по горло в грязи (об этом ниже), а потому что просто не видят альтернативы. Ну да, кто-то периодически рисует на стенах, кто-то что-то пишет, но таких мало и участь их незавидна, потому что когда речь заходит о лишении кого-то жизни, местное население быстро достает оружие, веревки, жуткие инквизиторские машины и количество трупов в кадре резко возрастает. Потому вельможи разгуливают в нарядных доспехах, местные жители – в рваных лоскутьях, оружие у стражи простенькое и примитивное, а у знати – самое лучшее. Пенять, мол: нет исторического реализма – откровенно глупо и наивно, у другой планеты другие законы истории, сходство лишь в общих чертах.

В этом мрачноватом обществе живет и работает группа землян, которые следят за ходом развития местной цивилизации и периодически спасают местных ученых, на которых идет самая настоящая охота. Главный герой – Румата, внедрен в знать государства Арканар, он – главное действующее лицо, но отнюдь не главный герой картины. Сюжет рассказывается по ходу картины, но занимает в ней немного места. Вот – «благородный» (именно в кавычках) Дон Румата – законспирированный землянин, живущий в Арканаре уже десятилетия. Вот еще несколько персонажей, они что-то делают, но так – фоном, потому что главный герой картины – сам мир Арканара.
И тут, собственно, начинается то, ради чего кино надо смотреть и из-за чего, смотреть ее очень сложно. Арканар честно омерзителен, натуралистичен и физиологичен. Он хлюпает жидкой грязью, капает дождем, сморкается, чавкает, харкает своими жителями. На экране постоянно грязь, уже всеми упомянутые фекалии (чаще всего непонятно, где заканчивается первое и начинается второе), лужи, протекающие крыши, лязгающие цепи и то, что делает этот мир живым – люди. Герман ст., решив снять фильм, выбрал именно визуализацию тем способом, которым он решил передать свое послание зрителям. Он явно не искал актеров в кадр, он искал простых людей. Мерзких, уродливых, неприятных, но невероятно реальных в своей естественности.

Румата шествует по долгим планам и его окружают одутловатые, неприятные лица (даже симпатичные сняты отталкивающе), которые так честно сплевывают, ковыряются в носах, гримасничают и постоянно заглядывают в камеру, которая гуляет по фильму словно сама по себе: вот она следует за широкой спиной Руматы, а вот – отходит в сторону и в нее тут же суется чей-то нос или рука. Метод малоприятный, но нельзя не отметить – он формирует практически уникальный визуальный стиль. Автор видимо хотел, чтобы зритель следил за героем не благодаря, а вопреки, - словно это он сам продирается сквозь грязные улицы и что-то невнятно бормочущих людей, к единственному понятному и знакомому персонажу. Если хотел – у него получилось. Иногда даже сложно понять, что происходит в кадре, перед носом у зрителя что-то мельтешит, перед ней мелькают руки, ноги, оружие, стены и большое количество грязи. Но иногда, она воспаряет над улицами и можно увидеть нечто невероятное. В кино редко снимают сцены, где в кадре много персонажей и массовки. У Германа в кадре редко меньше десятка человек. Долгие, очень долгие планы, где с десяток-другой самых разных персонажей снуют туда-сюда, иногда - на добрую сотню метров от камеры. И каждый занят своим делом, каждый живет в мире Арканара, каждый предельно реалистичен, никакой театрализованности, фальши или постановочности не ощущается, в какой-то момент можно забыть, что смотришь кино, а не документальный фильм о Средневековом быте. Где-то что-то дымиться, булькает, шипит паром, горит огнем, смеется, плачет, кричит и это лишь один простой план, невероятно наполненный, живой, прекрасный в своем уродстве, реализме и тем усердием, которое было приложено, чтобы его создать и показать. И так – все кино, долгое, почти бесконечное.

Современный зритель к такому не привык, потому и лицезреть такое непросто. Положение спас бы сюжет, но увы и ах – он тут лишь редкий гость, появляющийся, впрочем, всегда вовремя. «Трудно быть богом» - не кино, в общепринятом смысле, это – полотно вымышленного мира, реалистичного настолько, насколько это возможно. И при этом – удивительно гротескного. Румата живет в почти босховском Аду, его единственная отдушина в грязном, мокром, вонючем мире Арканара – белоснежные платки, появляющиеся из ниоткуда и сами по себе являющиеся метафорой. Есть еще девушка Кира, но она лишь немногим отличается от остальных арканарцев – грубых, циничных, инфантильных и готовых пнуть ближайшего без особой причины. Сам Румата тоже отвешивает пинки, но делает он это скорее из желания соответствовать остальным. Но камера показывает истинную причину: Арканар медленно пожирает землянина. Пока тот усиленно пытается по памяти диктовать Высоцкого, пока отшучивается и посмеивается над неуклюжим бароном Пампой, серо-черный мир злобных пустых людей, медленно высушивает его душу. Вот нам показывают землян-ученых, подобных Румате. Они спиваются, сходят с ума, в их глазах усталость и отчаяние, этот мир пожирает и их.

Сам Румата вроде бы держится, он постоянно шутит, посмеивается в моменты смертельной опасности, нам всячески намекают на его превосходство над жителями Арканара, настолько огромное, что смерть землянину не страшна. И даже когда незаметно происходит переворот и орден «черных» захватывает власть, когда на экране появляются орудия пыток и убийств, а количество трупов начинает превышать все мыслимые нормы, Румата продолжает усмехаться. Но в нем все больше усталости, все больше отчаяния. Он ищет некоего Будаха – свою последнюю надежду на обретение настоящего собеседника в мире глупцов, но поиски оборачиваются горьким разочарованием и Румата ломается…

Выглядит это довольно странно: весь фильм герой куда-то идет, что-то делает, с кем-то разговаривает, часто мы даже не видим его в кадре, он постоянно вытирает лицо неизменно чистыми платками, потом внезапно и без того мрачная безрадостная картинка становиться еще мрачнее и безрадостнее, но это никак не влияет на героя. Он все еще куда-то ходит, все чаще угрожает, вплоть до нелепости, а потом неожиданно убивает. Режиссер не зацикливается на откровенном насилии, оно присутствует в кадре постоянно, но пассивно: в виселицах болтаются трупы (как мужские, так и женские, под конец – детские), мертвые животные, крестьяне переговариваются об утопленных в сортирах, кому-то могут выдавить глаз, но камера никогда не упивается «мясом». Первое убийство Руматы поражает, он играется с кишками на фоне еще бьющегося сердца, а потом…режиссер как бы говорит: «вот все так же, только еще плюс пара тысяч» и мы видим последствия – горы трупов.

Принято считать, что Стругацкие писали про СССР, а Герман снимал про него и современную Россию. На деле, это кажется застаревшими клише. Потому что получилось кино о людях. Житель почти любой страны сможет разглядеть в удушливом мире Арканара и его жителях что-то знакомое, может даже до боли. Дело тут вовсе не во времени, фильм показывает вещи мрачные, но неизменные. Бесконечный круг насилия, торжества невежества и грубости над разумом, вечный приход «черных» за «серыми», жуткое колесо рутины и будничности жестокой человеческой натуры – вот, к чему приходит Румата и именно осознание этого ломает землянина, превращая его в арканарца. Герман не рассказывает всего этого, но он дает возможность зрителю самому постичь эту истину, причем делает это он самым радикальным образом.
Сидя в кинотеатре, в темноте, зритель беззащитен перед силой кино. А кино, как известно, оружие. Оно может развеселить, может напугать, может сделать больно. «Трудно быть богом» надо смотреть именно в кинотеатре, где нельзя поставить на «паузу», нельзя перемотать, нельзя отвлекаться на сигаретку-другую. В мир на экране надо погрузиться, как бы тяжело и отталкивающе это не было поначалу. К грязи и фекалиям, о которых орут некоторые зрители, быстро привыкаешь, но нужно хотя бы попытаться увидеть что-то за ними, потому что там – есть на что посмотреть. Диалоги можно прослушать, сюжет можно не уловить, но нельзя не увидеть мир Арканара и на это педалирует Герман: визуальный ряд - как рассказчик, камера – как проводник, нужно ощутить на себе этот мир, в котором Румата жил долгие годы, чтобы поставить себя на его место или хотя бы ощутить эту безысходность. Для этого он не показывает мучения героя, не заставляет его говорить о внутреннем надломе, не подсказывает зрителю грядущее падение Руматы, он просто открывает дверь в другую реальность и оставляет там, почти без карты и подсказок.

По завершению фильма, ощущаешь вовсе не опустошение, скорее наоборот. Кино сложное, практически лишенное действия, неприятное настолько, насколько может быть неприятны некоторые вещи в нашем мире: например, грязный придорожный сортир или пьяницы на областных рынках, - ничего сверх меры, не считая обилия трупов. Но оно пытается воздействовать на зрителя чем-то таким, ради чего и был изобретен кинематограф. Герман сделал прекрасную кино-гравюру человеческой природы и одиночества, а не грязи и фекалий, как думают некоторые. В нем почти никто не пытается играть, показывая живых людей, а не роли, в нем потрясающие наполненные кадры, необычный визуальный ряд и операторская работа и оно производит впечатление, если дать ему шанс и погрузиться на три часа в Арканар. Смотреть его сложно, порой – невыносимо, но оно совершенно точно станет классикой.
А вот смотреть ли его или без этого опыта можно обойтись – решает каждый сам. Одно точно, его надо «проглотить» разом, иначе оно просто не подействует, как дОлжно.

@темы: кино, рецензии

Comments

[Makoto OrigaIno]

Никак не дойду до фильма, поэтому отмечаюсь, чтобы после просмотра почитать. )

[Samael-sama]

Makoto OrigaIno, оно очень не для всех, подумай - стоит ли?

[Makoto OrigaIno]

Не знаю, что сказать. Я смотрела кино не для всех, когда оно еще пешком под стол ходило? ))

[Samael-sama]

Makoto OrigaIno, это совсем не для всех) Оно почти бесконечное)))

[Makoto OrigaIno]

Я Фассбиндера и Пазолини в кинотеатре смотрела по два фильма подряд, вот это было бесконечное ))

Видела, кстати, сравнение "Трудно.." с "Сало, или 120 дней Содома" - что, прям настолько недлявсехнее?

[Samael-sama]

Makoto OrigaIno, у Пазолини есть сюжет, персонажи и идет не три часа. Ну прочти рецу, я все расписал) Пазолини куда для большего круга, но он и тяжелее, имхо.

[Makoto OrigaIno]

В сочетании с Фассбиндером все четыре получается. ))
Да не парься, я каждый день в кино ходила в течение двух лет, сплошная классика, неореализм и новое немецкое кино; если там не зеленые слоники, то осилю вполне.

Я не читаю рецензии на фильмы, которые не смотрела ))
(Потом тоже не читаю, потому что забываю. Поэтому сейча в блокнот ссылку на твою рецензию закину )).

[Samael-sama]

Makoto OrigaIno, ты не понимаешь) Я верю, что ты смотрела, я сам смотрел. Просто тут: три часа, ни сюжета, минимум диалогов, максимум физиологии. Впрочем...чего тебя предупреждать, иди и смотри! "Слоник" диснеевской сказочкой покажется.

[Makoto OrigaIno]

Убрать физиологию - прям Тарковский.))

[Samael-sama]

Makoto OrigaIno, нет, у него совсем другое) У Германа характерная картинка.

[Makoto OrigaIno]

Ну, я ж не смотрела еще )

[Samael-sama]

Makoto OrigaIno, у Германа во всех фильмах особенная картинка, он творит нечто непостижимое в кадре.

[Makoto OrigaIno]

Посмотрим.